Henry Gavil | Генри Гейвил
33 года
США
Matthew Goode
Глава охотников

Все возможно. Нет ничего, на что не был бы способен разум. А если способен на все, значит о каких границах вообще может идти речь?
Когда ты сын отставного генерала, сломленного синдром психического автоматизма после провала «коммандоса» в Иране, тебе так или иначе приходится взрослеть раньше. Он не успел запомнить отца сильным и выносливым и человеком, которым он хотел бы гордиться. Он остался лишь в рассказах матери. Рассказах о человеке, которого она любила, а теперь выхаживает его самого как двухлетнего ребенка. В общей сложности, Ханна, всего-то на двадцать третьем году жизни осталась на руках с двумя детьми, один из которых только креп, а второй теперь лишь временами походил на настоящего мужа. И она перевезла их в Провиденс, туда, где прошло её собственное детство. Туда, где дед мог заниматься Генри, учить его стрелять по бутылкам на заднем дворе, учить его терпеливо выжидать рыбу на местном водохранилище, учить его быть мужчиной, ибо она считала, что мальчику нужен хороший пример. И хороший пример себя оправдал. Ребенок, который с самого детства знает, чего он хочет. Ребенок, впитавший все здравые принципы, взявший мораль за основу. Ребенок, о котором можно было только мечтать. Он никогда не создавал проблем и всегда возвращался домой вовремя, заручившись доверием семьи, матери, которую он не мог подвести. Он всегда учился на «отлично», не заставляя слабовидящие, но все ещё проницательные глаза деда напрягаться, пытаясь помочь ему в уроках. Генри может быть и не слыл отличным игроком в футбол или регби, может быть у него не было машины, на которой он мог бы подвозить своих подружек до дома, но в общей сложности, к моменту, когда отец уже вылечился и они всей семьей перебрались в Ванкувер, Генри сумел остаться по-настоящему хорошим парнем.
Пока бежали годы, а его репутация все ещё оставалась незапятнанной, росло и самомнение, вера в собственные силы, появились надежные ориентиры, а старые связи отца помогли ему устроиться в летное училище сразу после окончания школы. И пока Генри осваивал Фантом 2, среди облаков ощущая себя так же уютно, как и на твердой почве, он строил планы, он достигал своих амбиций. Ровно до того дня, когда в ходе ежемесячного медицинского обследования, не выявили шумы в сердце, и настолько пониженное давление, что вердикт был неумолим – хочешь продолжать учебу – становись авиамехаником. Но так как рожденный летать не захотел ползать, он в тот же день забрал документы и с горем пополам был принят на факультет экономики, который закончил так же с переменным успехом в виду полной незаинтересованности в вопросе и все ещё скуке по небу.
Зато потом дела пошли в гору. И так быстро и стремительно, что человек, которых хотел стать пилотом военной авиации, вдруг твердо снизошел до грязных вопросов политики и быстро влился в общую колею. Он пускай никогда и не терял самообладания, не становился моральным уродом и не поддался испытанию властью, но очень быстро потерял ту свою детскую очаровательность, которая вела его по жизни все эти годы. Тут в силу вступили жесткие принципы. Несгибаемость характера. Словоохотливость и соответствующие ей поступки.
И когда на двадцать восьмом году жизни он уже начнет играть по-крупному, обеспечивая и своих родителей, и деда в Провиденсе, он не поддастся на уговоры матери просто так жениться на своей девушке, подарить ей внуков и все этому подобное. С Маргарет они разойдутся, когда он подпишет указ о сносе старой библиотеке, где она ошивалась, когда не тратила его деньги.  Но жизнь сама расставила приоритеты и две полоски с теста стереть пальцем у него не получилось. А еще он не смог сыграть в ублюдка, не смог сказать ей, что все кончено, он просто предложил ей переехать к нему и подарить жизнь этому ребенку, держась за руки.
Сейчас, спустя шесть лет, в нем больше нет этой слезливой романтики, потому что через девять месяцев он понял, что правда её любит и нет больше нужды врать. И дочку они назвали Ханной в честь его матери, только ей не было суждено дожить до первого Дня Рождения, потому что и её, и свою жену он, вернувшись с работы, практически собирал по кускам с окровавленного паркета в гостиной. Ему сказали, что это был какой-то зверь, на работе все сочувственно жали руки и говорили, что им жаль, а он уже ничего не слышал.
Через неделю он окончательно пропал из поля зрения, не поднимал трубку, зато лихорадочно поднимал все материалы, которые ему удалось найти, он беседовал со всеми профессорами, встречи с которыми смог добиться, но в итоге вывел свою концепцию и он уже был практически готов к обороне. Он был готов уничтожить тех, кто разрушил его жизнь. И тогда ему попался NNN., который учуял в нем умение вести за собой толпу. И сказал, что они, вроде как, могут помочь. Через неделю, когда перед ним встали люди, готовые идти до конца, он уже не сомневался. Ни в чем не сомневался.