Не институтка и не дочь конгломерата, но вполне себе при делах. Если Вы вдруг решите, что когда-то в Кентвуде родился милый и непорочный ребенок, душой и помыслами чистый, то провалили экзамен. Вы не наберете наименьшего проходного даже если подумаете, будто она пыталась с этим бороться.
А ей не хватило двух минут, чтобы досказать историю до конца, чтобы привести её к феерической кульминации, к жуткому антракту, к маленькой передышке, после которой все станет слишком плохо.
Она так и застряла в этом промежутке длинною в жизнь и теперь, мягкими нежными пальцами по кирпичной крошке, по исколотым пеплом ладоням водит тонкой иглой, в любую секунду готовой пронзить тряпичную куклу и там, на другом континенте у кого-нибудь возьмет и случится сердечный приступ. И если Вы снова сочтете, что ей хоть чуточку жаль – Вы уже никогда не поступите. Считайте, что все Ваши 11 лет школьного обучения – насмарку, если в темном переулке Вы были так неосторожны, что осмелились замарать безупречно чистый нос её туфель.
Когда ты с раннего детства знаешь, для чего тебя породили – жизнь становится легче. Когда тебе уже в начале пути выдают кольчугу и меч – ты уже почти готов бороться.
Сейчас все это кажется глупым: улыбающийся плюшевый осьминог, заводные часы, когда-то красный резиновый мяч и недопитые чаи в кружках, разбросанное нижнее белье в чужих спальнях и гостиных, в спальнях и гостиных семей, которые она разрушила. И все это покрыто пылью, поблекло от времени и заброшенности. А её собственное детство было похоже на бакалейную лавку: захламленное чужими богами, незнакомыми религиями, джазом и регги, оккультными символами, жуткими пророчествами.
Наверное ей единственной известно, что за магию нужно платить. И она не разменивается на мелкие купюры, хотя и на них иногда тоже. Ей бывает не нужно Ваше имущество, машины, кредитки. Но она с удовольствием возьмет Вашу душу, к примеру. Здоровье у детей или Вам начнет везти только в картах, о любви и речи не пойдет. Наверное только Эвелин известно, что получить все сразу нельзя.
Пока это было просто наследственным развлечением – все представлялось чем-то простым. Вернуть Джона в семью, вылечить Мэри, заставить Маргарет бросить травку. Тринадцатилетняя девочка, не знавши жизни, лечила потенцию у достопочтенного mr. Адамса, поджигая лаванду и окуная листья в воду.
Потом, уже в Новом Орлеане, когда среди вечно пьяной мишуры игрушечных лавок Вуду она вдруг познала, с какой небрежностью люди воспринимают всех её кукол, как неряшливо отмахиваются от её недоброжелательного редкого попрека, только тогда в ход пошла тяжелая артиллерия. Когда её, не нуждающуюся в помощи, подобрали и уверили, что она – большее, чем привыкла считать, в тот момент её уже нельзя было остановить. Когда люди падали как пешки, а она в шкатулку прятала локоны их волос. Уже потом, проверяя счет, убеждалась, что расплата поступила, тогда цена человеческой жизни, даже со всеми налогами и наценками, стала существеннее ниже туфель, в которых она себе не отказывала.
И так год за годом: работа в чистой комнате, иной раз не вставая с кровати, а оплата стабильная и честная. Зато когда капитал был накоплен, она решит, что не по её это душу – работать по чьей-то прихоти. И когда она кинется в бегство со всеми своими секретами, которые многим будут стоить жизни, она не сразу поймет, что просто так её отпускать никто не станет. Она ведь работала не на частных жуликов и даже не на правительство, а на тех воров, которым президенты жмут руки.
Стоит рассказывать, как долго она будила в себе совесть? Как часто ходила по домам людей, которые кому-то помешали, а она, не видя их в лицо, убивала их, сидя в другом штате. Ходила, всматривалась в лица на фотографиях, но ничего не чувствовала. Только терпкую, еле заметную жалость к детям. Все эти игрушки, выцветшие рисунки. Нет, они этого точно не заслужили.
Она долго будет вспоминать этот телефонный звонок, когда медная монетка упала на дно автомата, а голос матери в трубке сказал ей, чтобы она не думала. Бросала все. Было бы ей что бросать, по правде. Но, так или иначе, она пересекла полстраны, чтобы хотя бы одним глазом взглянуть на места, где когда-то горели её предки. Почти три века назад, в день, когда Бартоломью Скотт решил, что если они не с ним, то не с кем. И она осталась. Осталась в богом забытой глуши, в городе, где население в два раза больше, чем в её родном. А после недели игры в богатую туристку, она натолкнется на Аннабель вон Крафт, которая тогда и помогла ей сбежать из плена у старых и злых. Нельзя сказать, что она удивилась, когда Анна рассказала ей о всех щекотливых новостях в клыкастом мире и прозрачно намекнула, что Эвелин может найти там и свой шкурный интерес. И после недели над старыми гримуарами в городской библиотеке, после десятка звонков домой, она заявится к Аннабель со своим «Я с вами». И поклянется себе идти до конца.
